Вот так обстояли дела на личном фронте. Катя была готова сказать спасибо судьбе и за это. Ба-альшое спасибо!

– Вид у Сережки как у заправского разведчика. Ты смотри, смотри, как он местность озирает – орелик, да и только! – хмыкнул Никита Колосов. Он не отрывался от монитора. – Катя, да взгляни – не пожалеешь. Сливки ГРУ на спецзадании… К работягам подходит. С Малявиным за руку здоровается. Ба, а они все уже там собрались, все у павильона кучкуются – Салтыков, эти пацаны Журавлев с Изумрудовым. А это кто же в куртке, в капюшоне – кубышечка? Это мадам Журавлева. Не узнать ее, прямо спасатель МЧС со шваброй. Сколько рабочих нагнали! Малявину, видно, пришлось дополнительную бригаду нанять…

– Что они там делают, Никита? – спросила Катя, следя за фигурками на экране монитора: крошечный Мещерский за руку здоровался с такими же крошечными Салтыковым, Изумрудовым, Валей Журавлевым, что-то говорил Долорес Дмитриевне.

– Они должны сначала расширить раскоп. Там площадку надо от глины очистить. И, кажется, они хотят копать там вручную, лопатами. Ну правильно, технику туда пускать нельзя, еще обрушит все.

– Но так они до вечера копать будут, Никита.

Колосов только пожал плечами – они будут копать, мы ждать. А ты что, куда-то торопишься?

В спецфургоне было хоть и тесно, зато относительно тепло. А вот в парке на берегу пруда ветер пробирал до костей – Сергей Мещерский сразу же замерз. Он застегнул куртку до самого горла, засунул руки в карманы. Смотрел, как копают рабочие, пластают глину, расширяя яму. Малявин суетился больше всех – командовал, покрикивал, распоряжался. Салтыков, до глаз замотанный кашемировым шарфом, с азартом обсуждал с Долорес Дмитриевной версии того, что может скрываться под кирпичной кладкой. Как понял Мещерский, версий у них с Долорес Дмитриевной было только две: либо это винный погреб, либо подземный ход. О прочем они не говорили, словно все остальные предположения были табу. И тогда Мещерский решил, что пора и ему вставить в этот разговор свое веское слово.

– А вдруг там внизу нас ждет клад? – сказал он громко. – Тот самый, про который вы рассказывали, – легендарный клад Марии Бестужевой?

Долорес Дмитриевна посмотрела на него так, словно он сказал что-то неприличное. Салтыков усмехнулся не очень весело. А вот Валя Журавлев тут же обернулся, хотя до этого обсуждал с Изумрудовым (на полном серьезе), что вот, если бы он был богат, как Роман Абрамович, он, пожалуй, не стал бы покупать клуб «Челси», а купил бы акции компании «Майкрософт».

– Вы верите в клады? – спросил он Мещерского.

– Я верю, а вы, Валя?

Журавлев пожал плечами:

– Ну раз и в прежние времена у людей были капиталы, причем не в бумажках, а в золоте и в серебре, испариться совсем без следа они не могли. Что-то где-то осталось. Правда, Роман Валерьянович?

– Почему бы и нет? Наверняка, – Салтыков по-прежнему улыбался. – Время стяжать сокровища, время их закапывать в землю. Время и находить. Может, нам повезет. Сейчас расчистим все, проверим металлоискателем подземные пустоты. О, кто к нам приехал… Сережа, ну вот, я же тебе говорил. Она!

По аллее к пруду спешила Анна Лыкова. Еще издали она помахала им рукой. Она была, как и все они, одета в куртку, джинсы, кроссовки. На плече болтался яркий рюкзак. Каштановые волосы ее трепал ветер. Мещерский жадно вглядывался в ее лицо. Все происшедшее с ней и ее братом Иваном, его странное, почти провокационное, ненормальное поведение на допросе у Колосова, этот разрыв отношений – все заставляло его тревожиться и переживать. Он пытался объяснить себе все это и… каждый раз отбрасывал все объяснения. И дело было не только в смутных подозрениях о причастности к убийствам. Иногда Мещерский ловил себя на мысли, что его объяснение поведения брата и сестры, осторожно, полунамеком высказанное им же самим Никите Колосову, верно. Но от этой самой «верности», правильности становилось так сумрачно на душе, так беспокойно, что невольно хотелось крикнуть – нет, нет, этого совсем не нужно, этого просто не может быть. Мещерский вспоминал свой разговор с Никитой. Он спросил его: отчего ты не задержал Ивана Лыкова, когда тот фактически соглашался взять на себя убийства?

– Пользы мне от таких «взяток», от такой половой истерики никакой, – ответил хмуро Никита. – И вообще, я поглядел на этого твоего троюродного братца вблизи… Ты говоришь – он княжеского рода? Тоже мне князь Мышкин… В общем, с ним ты, кажется, в яблочко, Сережа, попал. К сестре-то у него, прямо скажем, – склонности. Инцест созревает, наклевывается. Он в сестру свою влюблен до смерти. И кажется мне – дело это давнее у них. Далеко зашло.

Мещерский тогда стал горячо возражать – да ты что, с ума сошел? Но быстренько запутался в возражениях и примолк. От таких бесед было только хуже – собственные догадки вторили словам Колосова. А как раз таких догадок-то, таких открытий он не желал.

Анна подошла к ним. Салтыков развел руками – кто к нам пожаловал: здравствуйте, бонжур. Вид у него был обрадованный и смущенный. И немножко, самую малость – блудливо-виноватый.

– Анечка, голубчик…

– Рома, здравствуйте.

– Анечка, дорогая…

Мещерский убрался от них – от греха подальше. Пусть сами разбираются. Он оглядывался по сторонам, ловя себя на мысли, что ожидает увидеть вслед за Анной и Ивана Лыкова. Но его не было, он не приехал. Слава богу!

Он подошел к Леше Изумрудову и Вале Журавлеву, что-то обсуждавшим вполголоса.

– Как они долго возятся, – бурчал Журавлев. – Как мухи ползают дохлые. Куда Григорич наш смотрит, неужели нельзя копать поживее?

– Возьми лопату да помоги. Копают как умеют, – огрызнулся Изумрудов. Мещерский заметил, что, как только появилась Анна Лыкова, он сразу перестал интересоваться земляными работами, а исподлобья наблюдал за Салтыковым и ею.

Прошло полтора часа. На ветру. У стылой воды. У Мещерского зуб на зуб уже не попадал.

– Все, шабаш, пока достаточно! – наконец крикнул Малявин, грузно спрыгивая в яму. Под его ногами была хоть и запачканная глиной, но явственно различимая каменная кладка. Кирпичи были темно-бордового цвета, невелики по размеру, неровны. Они были совершенно не похожи на нынешние, современные.