Изумрудов отвернулся.

– Ну дальше. Что же ты замолк? Значит, в тот день, в четверг, ты пришел в Воздвиженскую церковь примерно в час дня и встретил там отца Дмитрия, так? И что было потом?

– Я сказал: у меня к вам один вопрос, очень важный. А отец Дмитрий ответил: «Ну раз важный – делать нечего. Наверное, окреститься желаете, молодой человек?» Но я сказал: «Я крещеный, мне просто надо поговорить с вами. Кое-что узнать». А он сказал: «Извините, в город еду, на автобус спешу. Но если это срочно, пойдемте, побеседуем по дороге». И мы пошли вместе на остановку к шоссе.

– И что было дальше?

– Мы дошли, почти сразу же и автобус приехал. Отец Дмитрий сел в него, а я остался.

– Вы шли здесь, этим путем?

– Да, – Изумрудов потупился. – Это же самая короткая дорога до остановки.

– И какой же вопрос у тебя был к отцу Дмитрию?

Изумрудов молчал.

– Диспут ты, что ль, со святым отцом устроить собирался? О чем? На какую тему?

– Я… мы шли, и я все никак не мог собраться с мыслями, с духом собраться… Не мог решиться. Он все спрашивал меня – чем я занимаюсь, где меня крестили, кто мои родители… Он казался таким простым, доступным, интеллигентным. Но я все равно никак не решался.

– Чего ты не решался?

– Не решался заговорить об этом, – с трудом выдавил Изумрудов.

– Да о чем?

Но Изумрудов снова умолк. «Так, – подумал Никита. – Кажется, и тут все дело в нашем кладе. Новая версия сказки про заклятое дьявольское сокровище». Изумрудов упрямо, смущенно молчал. И Никита решил зайти с другой стороны.

– Ты вот что мне скажи, Алексей Андреич, чего это шеф твой Салтыков так к Лесному душой прикипел? Такое строительство развел, сырость болотную вон по-ударному осушает. Ям каких-то по всему парку нарыл, а?

– Это же реконструкция полная, – промямлил Изумрудов.

– Реконструкция, говоришь? А ты-то сам чем там занимаешься?

– Я помогаю. Если что надо привезти, достать – меня посылают.

– Ты что же там, рыбка золотая на посылках? – усмехнулся Никита. – У тебя и тачка есть? «Москвич»?

– Ага, железо, хлам. Я ее за четыреста баксов у одного парня в Питере купил.

– А твой Салтыков жалованье тебе платит?

Изумрудов не ответил. На его скулах выступили пятна румянца.

– Неужели не платит? Ой, – Никита покачал головой, – да брось ты. А что же тогда тебя там у него держит? Молчишь… Вообще-то, честно говоря, догадаться совсем нетрудно, – он вздохнул. – Друг бесценный, единственный… Но, по-моему, не только этим одним вы там в Лесном с ним занимаетесь. Молва идет среди местных – вроде клад ищете, а?

– Какой клад? – тихо спросил Леша Изумрудов.

Никита смотрел на него сквозь дым своей сигареты. Таким взглядом с экрана несравненный Лино Вентура в роли комиссара полиции гипнотизировал зрительный зал.

– Ты вот что, пацан, ты давай лучше всю правду, – сказал он. – Выгоднее это для тебя будет и спокойнее – от души совет даю. А то если убийство священника на тебя повесят по какому-нибудь сатанистскому мотиву – солоно тебе придется, мальчик светлый, в тюряге.

Изумрудов внимал, широко раскрыв глаза, словно не верил.

– Я священника не убивал, – прошептал он. – Никогда бы такого не сделал. Ни за что.

– Зачем же ты к нему ходил? – резко спросил Никита. – Что тебе было от него надо? Что ты хотел узнать?

– Я… хотел спросить его про венчание, – прошелестел Изумрудов.

– Чего? Про какое венчание?

– Про венчание. Бестужевский клад тут совсем ни при чем. Про него не у священников надо спрашивать. А я хотел узнать… – Леша Изумрудов умоляюще взглянул на Колосова. И во взгляде этом ясно читалось: ну что ты мучаешь меня? Отпусти!

– Что ты хотел узнать? – Никита чувствовал, что еще минута – и его терпение – адское терпение – лопнет. Стояли они столбами на обочине дороги. Мимо прогрохотал «ЗИЛ», груженный дровами – в Тутышах и Воздвиженском запасались топливом на зиму. На осине, росшей у перекрестка, каркал ворон – хрипел, как Иуда-удавленник, действуя на нервы.

– Я слышал, по одной радиостанции передавали. Один священник в глубинке обвенчал двух геев, – Изумрудов запнулся. – За деньги. За двадцать тысяч рублей, что ли, всего… Ну вот я и хотел выяснить, нельзя ли и нас тоже… обвенчать за деньги, тайно. Швед… шведская семья.

От неожиданности Никита даже растерялся.

– И ты с этим шел к отцу Дмитрию? – после паузы спросил он.

– Да, я хотел спросить.

– Тебе Салтыков велел?

– Нет, но он часто говорил о шведской семье. Восхищался. И насчет Амстердама тоже говорил. Но там это очень дорого. И потом, там это связано с широкой оглаской. А он ведь потомственный аристократ, о нем светская хроника писала. И у него семья, ребенок. Скандал мог сильно в будущем повредить ребенку, несмотря на то что они с женой почти уже совсем развелись… А здесь, он считал, никто и знать ничего не будет. Он потому и приехал сюда из Франции. Он мне сам признался: он устал быть там тем, кем он не может, не хочет быть. Он устал притворяться. А здесь свобода, воля… Он всегда говорил мне – здесь, в Лесном, покой и воля. Можно расслабиться, можно быть самим собой. Можно даже любить… Я знаю – он часто об этом думает, вот я и хотел сделать ему сюрприз. Я решил найти здесь в деревне священника. Спросить, не согласится ли он за деньги обвенчать двух геев…

– Спросил?

Изумрудов печально покачал головой.

– Нет, я не решился. Этот старик – отец Дмитрий… Мы шли с ним к автобусу. Он такой был… В общем, я не знал, как подступиться к нему, как начать, как денег предложить за такое венчание. Он был старой закалки, это сразу было видно… А того, ну про которого я говорил, того священника – это тоже передавали – из церкви выгнали… И я так и не сказал ничего, просто молол чушь разную. Вспомнил про Филологову Наталью Павловну, про то, как она о ремонте церкви с ним в Лесном говорила, ну и плел что-то на эту тему. Врал, в общем. Потом автобус пришел, и он уехал. А я остался. И больше я его не видел.

– А разве вечером в шесть ты не вернулся к остановке, не ждал отца Дмитрия? – спросил Никита.

– Нет, что вы? Зачем мне было его ждать?!

– Хотя бы за тем, что дело, с которым ты якобы к нему шел днем, так и осталось нерешенным.